Бессмертных: "ГКЧП стал чертой, после которой не было возврата"

Бывший министр иностранных дел СССР рассказал о попытке американцев предотвратить переворот.

Министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных узнал о возможности заговора против руководства страны за два месяца до путча - по просьбе своего коллеги Джеймса Бейкера он передал эту информацию, полученную американской разведкой, Михаилу Горбачеву. Однако хода событий это не изменило.

- Александр Александрович, когда в Москве произошла попытка государственного переворота, какова была реакция внешних партнеров, американцев?
- Ну, во-первых, американцы что-то подобное ожидали. Еще в июне они через меня передали Горбачеву, что готовится заговор. Я был в Берлине, и Джеймс Бейкер, госсекретарь США, мне сообщил буквально шепотом: срочно передайте Горбачеву. Я, естественно, говорю, мол, не верю, откуда у вас информация? Ссылается на данные американской разведки. Такие вещи я, конечно, не мог сообщать обычным путем. И мы договорились так: он даст указание послу в Москве Джеку Мэтлоку, чтобы тот попросился на прием в Кремль, а я позвонил Анатолию Черняеву, помощнику Горбачева, и предупредил, чтобы его срочно приняли. Так и случилось. Но Михаил Сергеевич не воспринял это серьезно. Когда я через день вернулся из Берлина, то сразу пошел к нему. Да, говорит, мне рассказал все Мэтлок. Но я этим заговорщикам дал по одному месту. Вызвал и пропесочил всех!

- То есть они ему назвали имена потенциальных участников?
- Да. А он значения не придал. И поскольку он так отреагировал, у меня как-то тоже отпали сомнения.

- Как вы полагаете, чем руководствовались заговорщики?
- Думаю, у инициаторов ГКЧП были очень смешанные мотивы - от больших, идейных, до очень мелких, личных. Конечно, они чувствовали, что страна на грани рассыпания, что союзный договор, который планировали подписать, - это фактически развал СССР. Ведь вместо 15 республик его собирались подписать восемь или девять. И они считали, что это стало бы началом финального распада.

- Не абсурдная логика.
- Нет, конечно. По крайней мере ряд участников, скажем, маршал Язов, исходил из этого. Не знаю, как думал Крючков, но вероятно тоже так. А некоторые другие - им сказали, что надо так делать, они и пошли, не вдумываясь зачем. Кто-то личные счеты сводил. Скажем, готовилась смена премьера, Павлов об этом догадывался. Так что сложная комбинация чувств и намерений. И именно из-за того, что все было перемешано и, по сути, не подготовлено, основной организатор, председатель КГБ, спрятался за довольно слабую фигуру вице-президента Янаева. А тот три дня пил беспробудно, потом его уговорили. Он, по-моему, вообще не понимал, что происходит.

- А вы когда узнали об этом?
- Накануне ночью, фактически уже 19 августа, потому что я прилетел из Белоруссии в полночь 18-го. Я был в отпуске. Звонит Крючков: у нас очень важное совещание. Я знал, что когда действительно что-то важное, то Горбачев всегда использовал Крючкова. Я говорю: у меня там заместитель, я совершенно измотан, только что закончились переговоры с американцами, встреча на высшем уровне - три дня, едва приехал, измочаленный. Нет, серьезное дело, только вы. Я звоню своему заместителю, помощнику - узнать, в чем дело.

- А заместитель кто был тогда?
- Заместитель был Юлий Квицинский, который вместо меня остался, а помощник - Игорь Иванов. Странная история, ничего не могут выяснить. Я решил, наверное, что-то взорвалось, вроде Чернобыля. Сел в самолет, прилетел в полночь, убежденный, что совещание уже кончилось. Нет, встречают, везут в Кремль. Там человек пятнадцать, члены Политбюро, министры, замы, Горбачева нет. А где Михаил Сергеевич? Павлов говорит: сейчас Владимир Александрович (Крючков. - "МН") все пояснит. Потом подходит Крючков и говорит: Михаил Сергеевич заболел, просто плашмя лежит. Создается комитет для того, чтобы сохранить ситуацию под контролем. Я спрашиваю: с Горбачевым согласовано? И вот тут он мог в моей судьбе сыграть совершенно ужасную роль. Он бы мог сказать "да". Но он - я ему благодарен - говорит: нет, не согласовано. Тогда я сказал: я в эту игру не играю... Встал и ушел. Поехал к себе на дачу. По дороге возникло беспокойство. Охране говорю: усильте контроль, мало ли что.

- Наутро объявили - и что?
- Я рано встал и поехал в МИД. Собрал всех, кто был. Отпуск, август, народу мало. Ну, оставался Юлий, еще несколько начальников департаментов. Всех собрали. Уже документы были опубликованы. И я говорю: мы между нами должны решить, как вести себя - поддержать, не поддержать? Моя линия такая: мы ничего этого не поддерживаем, занимаемся защитой наших внешнеполитических интересов и нашей дипломатии. Так и было.

- Неужели никто не поддержал? Тот же Юлий Александрович Квицинский, человек очень твердых взглядов, ведь он крайне критически относился к курсу Горбачева.
- Нет, никто не сказал, что надо поддержать. Никто.

- То есть никаких указаний послам не было?
- Нет, указаний не было. В чем меня потом упрекали, так это в том, что мы послам, как всегда делали, переправили официальные документы ГКЧП - просто с ленты ТАСС. В рамках традиционного информирования послов о событиях, это рутина, они же тогда других источников оперативной информации не имели, только то, что было в СМИ стран пребывания. Никаких комментариев мы к этому не прилагали, никаких рекомендаций ноты вручать или что-то такое. Через день мне сказали, что некоторые представители спецслужб в посольствах давят на послов. Я пишу телеграмму: никаких указаний, которые доходят до вас от кого бы то ни было, кроме меня как министра, не выполнять.

- Я помню, что некоторые послы высказывались, поддерживали или наоборот.
- Да, но это была личная реакция. Кто-то подумал, что все меняется обратно.

- А вам в дни путча звонили иностранные коллеги? Бейкер?
- Нет, мне Бейкер не звонил, никто не звонил. После всех событий я сам всем позвонил. А в то время замолчали все. Выжидали. Ошеломлены, конечно, были.

- Когда Горбачев вернулся, он не посчитал, что вы неправильно себя повели?
- Нет. Я его встретил в аэропорту. Мы с ним прекрасно пообщались и в этот день, и на следующий. А через три дня Ельцин распорядился сменить все руководство центральных ведомств.

- Он же формально не имел права это делать?
- Формально нет. Фактически все уже было по-другому. Горбачев мне звонит и говорит: такая ситуация, но вы оставайтесь на дипслужбе, переживем этот момент. Но я подумал и решил, что с меня хватит, хотя до пенсионного возраста еще было далеко.

- То есть Михаил Сергеевич вас не упрекал, что вы не заняли активную позицию, не выступили против?
- Никогда.

- А Шеварднадзе, ваш предшественник?
- Никогда. Он мне ничего не сказал, прекрасно понимал, что в тех условиях это было единственно верной линией. Когда я уходил из министерства, собрал всех, кто был из руководящего состава, и поблагодарил за совместную работу, я же в МИДе проработал 35 лет. Все встали и стали аплодировать - мне, нашей линии, нашей политике. Уже потом, когда пришли ельцинские ребята, начали рисовать другие картинки. Ну это понятно.

- Какую роль сыграл ГКЧП?
- Роковую. Это окончательно разрушило всю схему. Какие бы соображения ни были у участников, считавших, что они что-то спасали, это была черта, после которой не было возврата.